«Поплачь о нем, пока он живой» — Максим Анкудинов любил цитировать эту песню «Чайфа». Он неоднократно сталкивался с тем, что о его стихах не писали и оправдывались тем, что «Максим Анкудинов — это крупный поэт, и еще придет время для того, чтобы поговорить о нем отдельно». Что же касается другого... Об этом неприятно говорить, но смерти молодых поэтов являются почти плановыми: иногда кажется, что журнал «Урал» мог бы на годы вперед заранее отводить место для траурных подборок молодых поэтов. А Максим — действительно крупный поэт, в самом простом понимании этих слов: в том смысле, что в его стихах так или иначе перемешалось всё, что накипело, надышало в России за последние пару веков. Конечно, любой читатель сам увидит это, но хотелось бы немного поговорить и о том, что не каждому заметно: что через Максима выразило себя поколение.

Зажигается настольная лампа, ярко освещая голову человека; ничто другое в маленький кружок света не помещается. Это поэтика Юрия Демченко. Загорается лампа на потолке, и становятся видны детали интерьера: стол, штора, телевизор. За шторой стучат трамваи. Это моя поэтика. Где-то вдали включается прожектор: становятся видны улицы, электрички, заводы, леса, воинские части – вся страна. Это поэтика Максима Анкудинова. Откуда-то возникает неземной свет, освещая звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Это поэтика Виталины Тхоржевской. Таким мне запомнилось поколение екатеринбуржских поэтов, родившихся приблизительно в 1970-м году. Сейчас, когда мы приближаемся к «пушкинскому» возрасту, можно подвести предварительные итоги и сказать, что это поколение уральцев не оставило заметного следа в поэзии в частности и в российской культуре вообще (исключениями, подтверждающими правило, являются Константин Цзю и Михаил Козырев). Кажется, что еще здесь обсуждать? Однако в случае этого поколения само неоставление следа является событием и поступком. Вспомним, что это было поколение, совершеннолетие которого совпало с приходом и свободы слова, и свободы предпринимательства. Чтобы при таких благоприятных условиях не стать большим человеком, нужно было сознательно сопротивляться этому (в частности, Максим любил повторять мантру Гребенщикова: «Большие люди на больших машинах, но я не хотел бы быть одним из них»). Таким образом, незаметность этого поколения поэтов не объясняется их общей бездарностью, а происходит из какого-то труднообосновываемого и трудновыразимого социального принципа, которым они руководствовались. Если нам интересно узнать (или вспомнить), что это был за принцип, мы должны обратиться к стихам этих поэтов: мы можем быть уверены, что, будучи поэтами, они как-то выразили его в художественной форме. В таком случае, учитывая различие поэтик этих поэтов, которое я попытался описать выше, только у Максима мы можем найти выражение того духа времени и общества, который сформировал и... расформировал это поколение.